Эволюция морали [Появление нравственности, Становление]

см. Миф в психоанализе

В развитии представлений о морали отражено движение чело­веческого сознания от иррациональных типов мышления к более осознанным интеллекту альтам формам. Но все же мифология в большей мере — результат интуитивного творчества, аффективно­го восприятия мира. К. Г. Юнг вообще склонен был рассматривать мифологические образы как символы происходящих в бессознатель­ном процессов. Только так бессознательное могло заявить о себе и выразить то, что происходит на недоступном пониманию уровне, в самых глубинных слоях психики. Неясные, не осознанные чувства, мучающие исподволь, невнятные тревога находят выражение в при­чудливых образах мифа. Миф всегда интересовал психологов, но объектом для исследований он стал в рамках психоанализа.

Миф хранит первоначальный инстин­ктивный импульс. В нем все еще слышны отголоски первобытного отношения охотников к зверю, благостного и опасливого, поскольку в нем видится источник пищи, но и угроза жизни. Здесь налицо не столько попытка осмысления, что есть для человека благо или зло, но некое аффективное восприятие, в котором бессознательно акцентиру­ются значимые для жизни образы и явления. Это почти животное, ин­туитивное «знание» об опасности или безопасности, о необходимости или бесполезности объекта. Таким образом, первоначальное оценива­ние происходит в связи с ситуативным эмоциональным состоянием, обусловленным непосредственным чувственным опытом. Возможно, через эмоциональное, казалось бы, субъективное оценивание (в соответствии с удовлетворением физиологических потребностей) проис­ходит социальное оформление биологических реакций организма.

Бессознательный инстинкт

Если попытаться выявить нравственные принципы архаи­ческого человека на основании текстов мифологии, реконструируе­мой по языческим верованиям, по фольклору современных охотни­ков и рыболовов, то можно прийти в ужас. Верховные боги ведут себя неподобающим образом, они хитры и коварны. Мифические герои часто отвратительны в своей жестокости и похоти. Такими их рисует повествование. Если бы поступки языческих богов, мифических пер­сонажей и героев волшебной сказки определяли взаимоотношения людей друг с другом, были бы образцом для подражания, такое об­щество не смогло бы долго просуществовать. На самом деле, конеч­но, отношения внутри социума регламентировались не содержанием мифа, а имели, скорее, бессознательно-инстинктивный регуля­тивный характер.

Аффективные состояния

Мифологическое восприятие дорефлективно, существует до суждения, в нем просто не может быть никаких оценок морального свойства. Оно ведет свое происхождение из аффективных состояний, для которых характерно слияние противоположных эмоций. В свою очередь, источником аффектов служат чувственные ощущения. Аф­фективное восприятие заставляет переживать рассказываемое в мифе как личную историю, которая вызывает у слушателя одновременно страх и восхищение, тревогу и трепет, ужас и восторг. Подобное отношение можно выявить, анализируя сюжеты мифов. Легко заме­тить, что герой не имеет выраженной, раз и навсегда определенной оценки (позитивной или негативной). Конкретный момент, вычле­ненный из повествования, порождает отношение в зависимости от ситуации: в ее рамках персонаж выступает то как благой, то как вре­доносный. Мифологическое повествование оставляет за собой право не оценивать героя морально, ограничиваясь ситуативным отноше­нием, что дает возможность прямо противоположных характеристик. Для человека современной культуры непонятно, как воспринимать героя тотемистических сказаний. В повествовании моделируется не­сколько различных ситуаций, в которых персонаж проявляет по от­ношению к человеку полярные качества. Зверь похищает из племени женщину, чтобы она стала ему женой (-). В дальнейшем он передает родственникам жены всевозможные полезные вещи и умения, спаса­ет от голода или врагов (+). Такова схема сюжета.

Преобразование инстинктивного поведения в социаль­ные нормы проявляется, например, в тотемизме, определяющем правила экзогамного брака, что в скрытой форме служит запре­том инцестуальных связей. Вероятно, подобные правила име­ют не столько социальное обоснование, сколько природные био­логические истоки. Бессознательно-инстинктивный характер первых форм культурного поведения обусловил их проявление и закрепление посредством обряда. Ритуальные предписания ар­хаики не являются осмыслением биологической необходимости, но детерминируют поведение так, как это делал бы инстинкт.

Сверхъестественные персонажи ранней мифологии еще не диф­ференцированы с точки зрения морали. В ритуале устанавливается порядок взаимоотношения с ними. Нарушение заведенных правил, не­соблюдение долга по отношению к богам вполне может быть опреде­лено как антиобщественное поведение, так как нарушитель навлекает беду не только на себя, но и на других. Ритуальные нормы регули­руют отношения социума как единого целого со средой и фик­сируют представления типа «благо — опасность». Все должно быть неизменно на своем месте, любое действие должно быть исполнено в надлежащем порядке. Любое отклонение тут же вызывает ответную реакцию со стороны природного = нечеловеческого = священного. Не­соблюдение ритуальных норм влечет за собой высвобождение или исчезновение, то есть нарушение равновесия и устойчивости мощных сакральных, стихийных сил космического порядка, что навлекает беду не только на нарушителя, но и все сообщество в целом.

Само по себе ритуальное поведение еще не назовешь нравствен­ным. О началах нравственности можно говорить тогда, когда прави­ла несут на себе отчетливую печать представлений о том, что плохо и что хорошо. Более четкие представления о должном и недолжном оформляются в мифологическом образе плута. Достаточно вспомнить сюжеты о глупом и неуемном трикстере, которому свойственны одновременно низменные черты и высокая духовность. Когда его проделки носят антисоциальный характер, его деяния достойны осмеяния, если же он действует в интересах общины, в мифе явно проявляется нази­дательный момент, и поступки героя расцениваются как пример для подражания. Материал с сайта http://wiki-what.com

Можно говорить о рождении морали, когда отчетливыми становятся представления о добре и зле. Вместе со становле­нием в обществе отчетливых представлений о том, что есть добро и что такое зло, в мифологии появился сюжет о противостоянии двух богов, один из которых становится воплощением блага, дру­гой — полная ему противоположность, вредитель и разрушитель. Пример антагониста — скандинавский Локи, похищающий у богов молодильные яблоки, подстроивший убийство любимого сына Оди­на, светлого юноши Бальдра. Пара героя и антагониста закрепляет уже осмысленные признаки различия.

О том, что некогда явного осмысления различий между добром и злом не существовало, свидетельствует мотив, рассказывающий о творении мира братьями-близнецами, один из которых делает все не так. В фольклорной интерпретации на Руси христианский рассказ о космогонии очень сильно напоминает известный всему древнеси­бирскому миру сюжет, в котором братья-близнецы создают космос совместными усилиями: один из них в образе водоплавающей птицы ныряет на дно мирового океана, чтобы добыть немного земли. Со­гласно легенде, во времена, когда была одна вода, Саваоф отправ­ляет сатану достать суши со дна первозданного моря. «Обернулся сатана гоголем, нырнул на дно морское и в рот земли напихал. Но поколь оттоль воздымался, водой размыло землю, и он вынырнул ни с чем». «Богов товарищ» (так сатана назван в тексте) совершает мно­жество нелепых поступков по недоразумению, и лишь по случай­ности обнаруживает, что может противостоять Саваофу, после чего дело «пошло на раздор». Как известно, в дальнейшем бог и «богов брат» стали олицетворением добра и зла.